«Человек появляется в эпоху голоцена» — самое авангардное из творений Фриша, в котором основная, автобиографическая, линия как бы «вплавляется» в реальность газетных вырезок и цитат...»

«Три поздние и очень разные повести Макса Фриша, в которых его необычный талант соединяется с уже зрелым литературным мастерством. «Синяя Борода» — история немолодого мужчины, волей случая оказавшегося на скамье подсудимых в почти кафкианском процессе об убийстве его седьмой по счету бывшей жены... «Монток» — произведение о странной любви, почти античной обреченности и власти рока над человеческой судьбой, которое по популярности близко с ранними шедеврами Фриша. И наконец, «Человек появляется в эпоху голоцена» — самое авангардное из творений Фриша, в котором основная, автобиографическая, линия как бы «вплавляется» в реальность газетных вырезок и цитат...»

Произведение о странной любви, почти античной обреченности и власти рока над человеческой жизнью. Самая прославленная из поздних повестей Макса Фриша. Критики находят в ней своеобразные автобиографические и даже дневниковые черты, — однако Фриш умеет отстраняться от личного опыта и экстраполировать его в опыт литературный. История немолодого европейского интеллектуала, задающегося «вечными вопросами» о своем месте в окружающем мире, под пером Фриша обретает черты размышления о влиянии прошлого на человеческую личность…

Поздняя повесть Макса Фриша, в которой его необычный талант соединяется с уже зрелым литературным мастерством. «Синяя Борода» — история немолодого мужчины, волей случая оказавшегося на скамье подсудимых в почти кафкиан-ском процессе об убийстве его седьмой по счету бывшей жены…

«Homo faber» — один из ключевых романов Фриша. В этой книге впервые выходят на первый план мотивы, которые впоследствии станут ведущими в его творчестве: одиночество человека в современном мире, нереализованный потенциал чувств, бессилие перед волей рока, обреченность всякой попытки изменить свою судьбу и, главное, тема двойничества. Герой романа Вальтер Фабер, путешествуя, встречает девушку, в которую влюбляется пылко и искренне. Этот сюжетный ход получает объяснение на двух уровнях восприятия — реалистическом и философском...»

«Назову себя Гантенбайн» — один из значительнейших произведений модернистской литературы ХХ века. Роман, являющийся своеобразным эталоном европейского понимания стиля «сад расходящихся тропок», рожденного в древности в Китае, но впоследствии достигшего кульминации в латиноамериканской литературе. Мотив двойничества — вообще ключевой для творчества Фриша — получает в романе «Назову себя Гантенбайн» совершенно иное звучание, поскольку читатель имеет дело даже не с реальными и вымышленными персонажами, но с двумя персонажами равнозначными, действующими в параллельных ветвях единой реальности. При этом понять, кто из них более «истинен», очень и очень нелегко…

«Homo faber» — один из ключевых романов Фриша. В этой книге впервые выходят на первый план мотивы, которые впоследствии станут ведущими в его творчестве: одиночество человека в современном мире, нереализованный потенциал чувств, бессилие перед волей рока, обреченность всякой попытки изменить свою судьбу и, главное, тема двойничества. Герой романа Вальтер Фабер, путешествуя, встречает девушку, в которую влюбляется пылко и искренне. Этот сюжетный ход получает объяснение на двух уровнях восприятия — реалистическом и философском…

«Назову себя Гантенбайн» — одно из значительнейших произведений модернистской литературы XX века. Роман, является своеобразным эталоном европейского понимания стиля «сад расходящихся тропок», рожденного в древности в Китае, но впоследствии достигшего кульминации в латиноамериканской литературе. Мотив двойничества — вообще ключевой для творчества Фриша — получает в романе «Назову себя Гантенбайн» совершенно иное звучание, поскольку читатель имеет дело даже не с реальными и вымышленными персонажами, но с двумя персонажами равнозначными, действующими в параллельных ветвях единой реальности. При этом понять, кто из них более «истинен», очень и очень нелегко...»

«Его называют — Штиллером. Ему навязывают — снова и снова — чужую роль. Роль скульптура средней руки. Издерганного, усталого мужа. Неудачливого, смехотворного любовника. Ему навязывают — снова и снова — чужую жизнь... Он — не Штиллер. Или — все-таки Штиллер? Этого, в сущности, уже не понимает даже он сам. Человек, из последних сил хватающийся за остатки собственного «я», собственной личности, собственного бытия, — но постепенно, против своей воли, надевающий на себя «я» иное. Фальшивое — или подлинное?»