«Непредсказуемость общества», «утрата ориентиров», «кризис наук о человеке», «конец интеллектуалов», «распад гуманитарного сообщества», — так описывают современную интеллектуальную ситуацию ведущие российские и французские исследователи — герои этой книги. Науки об обществе утратили способность анализировать настоящее и предсказывать будущее. Немота интеллектуалов вызвана «забастовкой языка»: базовые понятия социальных наук, такие как «реальность» и «объективность», «демократия» и «нация», стремительно утрачивают привычный смысл. Разрастающийся кризис научной рациональности угрожает не только идентичности интеллектуалов. Он ставит под вопрос основы наших представлений о мире. В чем причины происходящей на наших глазах интеллектуальной революции? Как связана она с изменением восприятия времени в европейской культуре, начавшимся в XX столетии? — таковы главные проблемы, обсуждаемые в этой книге.»

С первых дней своего существования Барби стала восприниматься как социокультурный феномен. В ее игрушечном мире нашли отражение такие проблемы реального общества, как эмансипация, семейные отношения, сексуальные нормы, карьера, политкорректность и многие другие. В ходе жарких споров сторонники и противники куклы, сами того не замечая, создали целую мифологию Барби. В книге исследуется не только история самой куклы, но и особенности ее восприятия обществом. Линор Горалик показывает, как за сорок с лишним лет Барби стала по сути зеркалом западной цивилизации. Столь полное и обстоятельное исследование феномена Барби выходит на русском языке впервые.

«Профессору Стэнфордского университета Хансу Ульриху Гумбрехту удалось прикоснуться к прошлому, возвращая нам восприятие его реалий: бары и бокс, огромные кинотеатры-дворцы и лифты, автомобили и аэропланы, коррида и кинозвезды, джаз и триумфальное «воскрешение» фараона Тутанхамона; специфичные для того времени противопоставления индивидуального и коллективного, прошлого и настоящего, мужского и женского и т.д. С таких головокружительных «смотровых площадок», как Берлин, Буэнос-Айрес, Париж, Нью-Йорк, Гумбрехт озирает повседневную жизнь Испании и Италии, Франции и Латинской Америки, Германии и США. Читатель этой причудливой по композиции книги может пускаться в самые разные путешествия, выбирать самые разные маршруты, следуя от одной темы к другой и постепенно погружаясь в заботы, развлечения и образ мыслей тех, кто жил в 1926 году. Результатом таких челночных движений, создающих живую ткань истории, становится ощущение непосредственной встречи с другой эпохой.»

«Олег Шишкин известен как драматург, историк (в том числе историк фотографии), журналист, но прежде всего, как писатель. Его книгу «Ч/Б» следует рассматривать, в первую очередь, как литературный продукт: читатель не должен удивляться, столкнувшись в исследовательских штудиях и документальных эссе с художественным вымыслом и явными культурными аллюзиями. Именно такой взгляд на визуальный материал позволяет увидеть его в неожиданных и расширенных контекстах; за пунктиром коротких текстов о фотографии и фотографах возникает пунктир большой истории, в этих фотографиях отраженной.»

Книга является первым исследованием фольклора и ритуальных практик, связанных с проводами на военную службу в русской деревне конца XIX-XX века.

«Мемуары художника Валентина Воробьева, активного участника «второго русского авангарда», охватывают полвека жизни в искусстве. Военное детство в глуши, учение, люди культуры 1950-х, бурная атмосфера московского артистического подполья 1960-х, паломничество богемной публики по мастерским художников-»нонконформистов»: поэты, дипломаты, фарцовщики, диссиденты, «бульдозерная» и «Измайловская» выставки. Затем тридцать лет жизни во Франции, где оказались многие известные шестидесятники. Перед читателем воссоздается картина жизни целого поколения, талантливо и увлекательно написанная одним из его героев. Литературный дар Воробьева очевиден, документальное повествование читается как роман о русском Монпарнасе. Книга снабжена многочисленными иллюстрациями.»

Критика социальных наук — это ответ на современный кризис гуманитарного знания. Социальные науки родились как идеология демократии, поэтому их кризис тесно взаимосвязан с кризисом современного демократического общества. В чем конкретно проявляется кризис социальных наук? Сумеют ли социальные науки найти в себе ресурсы для обновления или им на смену придет новая культурная практика? В книге известного историка Н.Е. Копосова собраны статьи и рецензии, посвященные истории и современному состоянию социальных наук, и прежде всего — историографии. В центре внимания автора — формирование и распад современной системы основных исторических понятий.

«Книга Андрея Ковалева посвящена современному, главным образом, московскому искусству — его героям, чьи имена, собственно, и образуют «указатель», художественным событиям и местам обитания. Автор — один из самых ярких газетных критиков 1990-х и далее годов; статьи, вошедшие в сборник, в большинстве своем первоначально писались для газет и других периодических изданий. Объединенные в книгу, они складываются в мозаику, демонстрирующую особого рода «опыт визуальности»: в центре текста оказывается фигура критика, виртуозно распоряжающегося «именным» материалом и воссоздающего незабываемый образ современной художественной жизни.»

«Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту. В книгу также включены материалы российско-французского коллоквиума о Морисе Бланшо — выдающемся представителе французской литературы и интеллектуальной культуры XX века, и библиографический указатель «Французская гуманитарная мысль в русских переводах, 1995-2004 гг.». Для специалистов по культурологии, философии, теории и истории литературы.»

В книге на примере четырех писателей — Льва Толстого, Антона Чехова, Ивана Бунина и Владимира Набокова — рассматриваются механизмы конструирования истории русской литературы XIX — XX вв. Исследование строится как серия сопоставительных деконструктивистских анализов произведений каждого из писателей в контексте соответствующей исследовательской традиции, при этом особое внимание уделяется риторическим стратегиям литературных, литературоведческих и историко-литературных текстов. Этот подход позволяет автору предложить ряд существенно новых интерпретаций ряда классических произведений и очертить возможности истории литературы, учитывающей постструктуралистскую критику историографии.

«Петер Зилахи родился в 1970 году в Будапеште. В университете изучал английскую филологию, антропологию культуры и философию. В литературе дебютировал сборником стихов (1993), но подлинную известность получил после публикации романа «Последний окножираф» (1998), переведенного с тех пор на 14 языков. Использовав форму иллюстрированного детского лексикона, Петер Зилахи создал исполненную иронии и черного юмора энциклопедию Балкан и, шире, Восточной Европы — этой «свалки народов», в очередной раз оказавшейся в последние десятилетия XX века на драматическом перепутье истории. Книга Зилахи удостоена ряда международных премий. Мультимедийный вариант романа демонстрировался на Бродвее, в Германии, лондонском «Ковент Гарден».»

«Подзаголовок книги «Большой некролог» — достаточно точно определяет ее жанр. Это книга о людях, уже переплывших Стикс, попытка совместить надгробное слово, органичной частью которого является живое личное воспоминание, с анализом их жизненного труда (именно жизненного труда, а не просто творчества). «Особенность книги, — пишет автор, известный историк, литературовед, прозаик Я. Гордин, — в том, что трое, переплывшие Стикс, а именно им посвящена основная часть книги, — были моими близкими друзьями. Их жизнь была частью моей жизни, равно как — смею думать — моя жизнь кое-что значила для них». Три первые раздела книги, герои которых Иосиф Бродский, Натан Эйдель-ман и Юрий Давыдов, это — несмотря на минимум мемуарного материала, — еще и попытка удержать «утраченное время».»

«В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме...» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.»

В стихах Леонида Шваба сновидение впервые превращается в разновидность стихотворной формы. Под действием странно-монотонного голоса любой опыт, картина, впечатление, сколь угодно реальные, приобретают характер сна тот стеклянный отзвук, который мы иногда слышим в австро-немецкой и русской прозе 1920-х годов прозе погибших империй. И мучительно непонятные фрагменты реальности вдруг делаются прозрачны и ясны — как всякий сон, пока мы его смотрим. Григории Дашевский Стихи Леонида Шваба движутся в ритме пушкинских отрывков. Но сюжет не выстраивается, а сгущается как небольшое облако; меняется как воздух после наступления комендантского часа. Только время и место, сведенные током каких-то неясных, но грозных обязательств. Михаил Айзенберг

Книга петербургского филолога реконструирует идеологический контекст русской формальной школы и обнаруживает ее непосредственную связь с психологией XIX — начала XX в. Влияние этой дисциплины (фундаментальной для гуманитарных наук того времени) на формализм впоследствии отрицалось и в конце концов было забыто. Между тем именно обнаружение психологических истоков формалистских концепций позволяет представить формализм не как изолированное явление, но как часть европейской интеллектуальной истории начала XX в. На материалах теорий и научных работ Р. Якобсона, Ю. Тынянова, О. Брика и других выясняется, в чем и как осуществлялось это влияние.

«Антология знакомит русского читателя с почти неизвестной ему поэзией далеких и загадочных островов Новой Зеландии. Представленные в антологии стихи новозеландских поэтов призваны приподнять завесу мифа над реальной Землей Длинного Белого Облака (Аотеароа), как ее назвали первые переселенцы из Полинезии. В организации подборки авторы проекта стремились дать самим стихотворениям возможность «ввести пейзаж в язык». При этом они ставили перед собой задачу показать ключевые составляющие этого разнообразного и самобытного поэтического ландшафта, где устная поэтическая традиция маори смыкается с постмодернистским авангардом. В книгу включены стихи как гигантов новозеландской литературы последних ста лет (Кэтрин Мэнсфилд. Аллена Кэрноу, Джанет Фрейм, Хоне Туфаре), так и лучших представителей молодого поколения поэтов. Большинство стихотворений переведены на русский язык впервые.»

«В книге предложен инновационный подход к исследованию самых разных культурных феноменов, свойственных индоевропейскому кругу культур. Скифский «звериный стиль» и русский мат, культура древнегреческого застолья и нравы архаических воинских сообществ, природа спортивных состязаний и культурных кодов, лежащих в основе классических литературных традиций, — каждое из этих явлений становится предметом заинтересованного антропологического анализа, в результате которого все они начинают складываться в единую непротиворечивую картину. Картину трехтысячелетней европейской культуры, увиденной под неожиданным и непривычным углом зрения.»

«В центре исследования Игоря Вишневецкого (и сопровождающей его подборки редких, зачастую прежде не публиковавшихся материалов) — сплав музыки и политики, предложенный пятью композиторами — Владимиром Дукельским, Артуром Лурье, Игорем Маркевичем, Сергеем Прокофьевым, Игорем Стравинским, а также их коллегой и другом, музыкальным критиком и политическим публицистом Петром Сувчинским. Всех шестерых объединяло то, что в 1920-1930-е самое интересное для них происходило не в Москве и Ленинграде, а в Париже, а главное — резкая критика западного модернистического проекта (и советского его варианта) с позиций, предполагающих альтернативное понимание «западности».»

«Поплавскому, Варшавскому, Фельзену удалось войти в историю эмигрантской литературы 1920-1930-х годов в парадоксальном качестве незамеченных, выпавших из истории писателей. Более чем успешный Набоков формально принадлежит тому же «незамеченному поколению». Показывая, как складывался противоречивый образ поколения, на какие стратегии, ценности, социальные механизмы он опирался, автор исследует логику особой коллективной идентичности — негативной и универсальной. Это логика предельных значений («вечность», «смерть», «одиночество») и размытых программ («новизна», «письмо о самом важном», «братство»), декларативной алитературности и желания воссоздать литературу «из ничего». Характерно, что модель «незамеченного поколения», возникшая в условиях институционального кризиса, но высокого статуса национальной литературы, активно используется в 90-е и 2000-е для описания современных сюжетов.»

СВЕТОВАЯ АЗБУКА написана специально для того, чтобы любой мог узнать про Избушку-царевну и Дом Данилы, как они познакомились, а потом подружились. Как известный модельер придумывает новые модели юбок. Как в городе Лондоне появился туман на улицах. Как телевизору помогают показывать мультфильмы. Как Данила выручал из Тёмного Полюса Света Цыгана, который не умеет петь. А ещё о том, как на земле едва навсегда не исчез свет. ДВЕ СЕСТРЫ, ДВА ВЕТРА. Удивительная история про страну Росстанию, где наступило безвременье и несколько месяцев подряд стояла осень. Читатель познакомится с двумя сёстрами, которые жили в высокой башне, слушали колокол и ждали возвращения исчезнувшего ветра. Расставания, потери, обретения — нелегко приходится героиням этой сказки, где одна из них становится флагом из крыльев стрекоз и осенних листьев.