«С возрастом, когда успокаивается телесный жар, когда слово «страсть» обретает иные смыслы и может означать не только любовную лихоманку, что треплет тебя днями и ночами… — с возрастом драгоценное чувство любви настаивается, как вино. Ты обретаешь зрение и можешь ощутить наконец осторожное послевкусие любви — а оно бывает таким разным! С возрастом любовь взрослеет, умнеет, память ее обрастает целым каскадом смыслов, жестов и слов. Это уже не мимолетная песенка, это симфоническая поэма зрелого чувства, это годы, вобравшие в себя все улыбки, морщинки, пряди закрашенной седины… Все расставания, предательства и провалы. И все же бывает — где-нибудь далеко от дома, в чужой стране, увидишь сценку, ссору, гримасу боли на незнакомом лице, независимую походку оборотня-коксинеля… и сожмется сердце: вот оно, наказание; вот мстительная беспощадная сила любви. Незабываемой, непрощающей, горькой… И все таки милосердной.»

«Дина Рубина совершила невозможное — соединила три разных жанра: увлекательный и одновременно почти готический роман о куклах и кукольниках, стягивающий воедино полюса истории и искусства; семейный детектив и психологическую драму, прослеженную от ярких детских и юношеских воспоминаний до зрелых седых волос. Страсти и здесь «рвут» героев. Человек и кукла, кукольник и взбунтовавшаяся кукла, человек как кукла — в руках судьбы, в руках Творца, в подчинении семейной наследственности? — эта глубокая и многомерная метафора повернута автором самыми разными гранями, не снисходя до прямолинейных аналогий. Мастерство же литературной «живописи» Рубиной, пейзажной и портретной, как всегда — на высоте: словно ешь ломтями душистый вкусный воздух и задыхаешься от наслаждения.»

«И сюжет никакой здесь ни при чем! Их, сюжетов-то, в мировой литературе — тридцать шесть, кажется... А когда читатель следит за героем, за его кульбитами, выкрутасами, слезами горя и счастья... его, читателя, главное, что интересует? Жива ли душа в человеке останется? Или нет? Жива она? Или нет? Иными словами — есть ли все-таки Бог там, наверху, или нет его вовсе? Вот на единственный этот наш, вековечный вопрос искусство и отвечает подспудно уже несколько тысяч лет...» Д. Рубина.»

«Однажды, разбирая свою тумбочку со старыми папками, афишами, блокнотами и записными книжками, и вынужденная сортировать весь этот хлам, я была поражена и даже растеряна количеством всевозможных «отходов производства». Я листала страницы записных книжек и натыкалась на давно забытые историйки, мимолетные образы, случайно подсмотренные гримасы, случайно подслушанные фразочки, незавершенные сценки. Как в мастерской формовщика, валялись вокруг меня чьи-то руки, головы. Только не гипсовые, а живые, давно подсмотренные, описанные и позабытые. «Непорядок», — подумала я, будучи человеком мастеровым, то есть хозяйственным. Выяснилось, что на материале этого барахла отлично думается, рассуждается, вернее — «разговаривается»... Что один образ или мысль тянет за собой другие, и получается довольно интересный разговор на ту или иную тему... а по жанру какое-то недоразумение: очерк-не очерк, эссе-не эссе, а что-то литературно беспородное, лохматое, домашнее...»

«В браке часто бывает так: сначала любовь, захлеб, потом ссоры, разочарование, усталость... Потом рождаются дети, и ты сам уже не знаешь — что это, зачем это и как называется. Потом оказывается, что прошло двадцать лет, что дети выросли, и уже неважно — кто что о ком думает, а главное, чтобы все были здоровы. Потом выясняется, что самое важное — это внуки, и старшая похожа на меня, а младший — на него, и уже не разделить, не объяснить ничего, да и не надо, только бы все это длилось. И уже давно непонятно — как это назвать, если сходишь с ума, когда он вышел за хлебом и через полчаса не вернулся. А это и есть — любовь, ибо прошло пятьдесят лет, и еще бы чуток, еще немного бы вместе... Так и со страной, в точности так. Прошло четверть века, как живу здесь, все пройдено — как в браке: любовь, захлеб, ссоры-разочарования. Приличный срок нормального брака. И неважно уже — что это, почему и зачем так вышло. А просто: были бы все здоровы, и еще бы чуток, еще немного бы вместе.» Д. Рубина.»

Леон Этингер, уникальный контратенор и бывший оперативник израильских спецслужб, которого никак не отпустят на волю, и Айя, глухая бродяжка, вместе отправляются в лихорадочное странствие — то ли побег, то ли преследование — через всю Европу, от Лондона до Портофино. И, как во всяком подлинном странствии, путь приведет их к трагедии, но и к счастью; к отчаянию, но и к надежде. Исход всякой «охоты» предопределен: рано или поздно неумолимый охотник настигает жертву. Но и судьба сладкоголосой канарейки на Востоке неизменно предопределена. «Блудный сын» — третий и заключительный том романа Дины Рубиной «Русская канарейка», полифоническая кульминация грандиозной саги о любви и о Музыке.

«В серию «Классика в школе» включены произведения школьной программы, изучающиеся в начальной школе, средних и старших классах. Не тратьте время на поиски литературных произведений, ведь в этих книгах есть все, что необходимо и для чтения в классе, и для внеклассных заданий. Рассказы Дины Рубиной изучаются на уроках литературы в 10-11 классах.»

«Дина Рубина совершила невозможное — соединила три разных жанра: увлекательный и одновременно почти готический роман о куклах и кукольниках, стягивающий воедино полюса истории и искусства; семейный детектив и психологическую драму, прослеженную от ярких детских и юношеских воспоминаний до зрелых седых волос. Страсти и здесь «рвут» героев. Человек и кукла, кукольник и взбунтовавшаяся кукла, человек как кукла — в руках судьбы, в руках Творца, в подчинении семейной наследственности — эта глубокая и многомерная метафора повернута автором самыми разными гранями, не снисходя до прямолинейных аналогий. Мастерство же литературной «живописи» Рубиной, пейзажной и портретной, как всегда — на высоте: словно ешь ломтями душистый вкусный воздух и задыхаешься от наслаждения.»

«Безумная карусель современной жизни огромного мегаполиса; потусторонняя организация, цель деятельности которой — выращивание фантомных «проектов» вроде неутомимого поиска затерянных в веках израильских колен; хоровод прохиндеев, идиотов, романтиков, торгашей и пророков. Страны и города, любовь и смерть, жизнь прошлая и безоглядный бег в будущее. В фокусе этой трагически смешной и уморительно грустной книги — изумленный взгляд одинокого человека на сегодняшний мир.»

«На первый взгляд сюжеты романов трилогии Дины Рубиной ни в чем не пересекаются. Это разные темы, разные истории, разные герои. И все же по мере продвижения к финалу последнего романа «Синдром Петрушки» основной замысел автора, поначалу мерцавший за перипетиями событий, за сложной игрой смыслов, за постоянным двоением тем и героев, неожиданно вспыхивающий в деталях, воплощается в более явные образы. И тогда обнаруживается внутреннее сходство героев. Все они — странные «люди воздуха» — подчас в самом буквальном смысле: воздушная гимнастка Анна из «Почерка Леонардо» всю жизнь посвящает зеркалам, их глубинной сути; талантливый художник Захар Кордовин свой немалый дар отдает сотворению подделок, иллюзий; гениальный кукольник Петя из «Синдрома Петрушки» вообще занят созданием «иной реальности» — жизни кукол. И апогей этой немыслимой «легкости бытия» — его танец с пустотой в эпилоге. Этот танец — мощный завершающий аккорд всей трилогии, насыщенной болью и счастьем, любовью, страстями, и стремлением исследовать и понять самые потаенные глубины человеческой психологии.»

«Дина Рубина совершила невозможное — соединила три разных жанра: увлекательный и одновременно почти готический роман о куклах и кукольниках, стягивающий воедино полюса истории и искусства; семейный детектив и психологическую драму, прослеженную от ярких детских и юношеских воспоминаний до зрелых седых волос. Страсти и здесь «рвут» героев. Человек и кукла, кукольник и взбунтовавшаяся кукла, человек как кукла — в руках судьбы, в руках Творца, в подчинении семейной наследственности? — эта глубокая и многомерная метафора повернута автором самыми разными гранями, не снисходя до прямолинейных аналогий. Мастерство же литературной «живописи» Рубиной, пейзажной и портретной, как всегда — на высоте: словно ешь ломтями душистый вкусный воздух и задыхаешься от наслаждения. Жанр: семейный детектив, психологическая драма, современная проза. О книге: Книга, в которой семейные тайны, история кукол и кукольников и пронзительная драматическая история слились воедино. Так получился роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки» – произведение, актуальное на все времена. А потому оно легло в основу нового драматического и очень жизненного фильма Елены Хазановой. Особенности: Любимый миллионами роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки» в кинообложке специально к выходу одноименного фильма Елены Хазановой с Чулпан Хаматовой и Евгением Мироновым в главных ролях!»

«Кипучее, неизбывно музыкальное одесское семейство и — алма-атинская семья скрытных, молчаливых странников. На протяжении столетия их связывает только тоненькая ниточка птичьего рода — блистательный маэстро кенарь Желтухин и его потомки. На исходе XX века сумбурная история оседает горькими и сладкими воспоминаниями, а на свет рождаются новые люди, в том числе «последний по времени Этингер», которому уготована поразительная, а временами и подозрительная судьба. Трилогия «Русская канарейка» — грандиозная сага о любви и о Музыке — в одном томе.»

Когда расстрелянная девушка выбирается из братской могилы; когда в собственной семье ты обнаруживаешь историю оголенной страсти и преступления; когда расследование убийства в зимнем туманном городе открывает каббалистические глубины спора Света и Тьмы— тогда становится ясным, что всякая судьба достойна рассказа, если к ней обращены острый глаз и чуткий слух писателя.

Странная карусельность нашего бытия, когда ты – как ось, вокруг которой плывут города и страны. Но здесь есть Иерусалим — город высокий, глубокий, трехмерный, напластованный тысячелетиями город. Кстати, существует мнение, что у женщины, прожившей в Иерусалиме 20 лет, меняется состав крови. «Твоя судьба обмотана вокруг твоей шеи», — говорит одна здешняя поговорка. Д. Рубина.

«Нет, все-таки надо любить! Надо влюбляться, сходить с ума, назначать свидания, задыхаться, тряся грудью, бежать к метро! Да — возраст, да — недостаток кальция, фтора, чего там еще... у каждого своя гормональная история. Но душе-то все равно пятнадцать лет!» Д. Рубина.»

«Эти две старые повести валялись «в архиве писателя» — то есть в кладовке, в картонном ящике, в каком выносят на помойку всякий хлам. Недавно, разбирая там вещи, я наткнулась на собственную пожелтевшую книжку ташкентского издательства, открыла и прочла: «Я люблю вас... — тоскливо проговорил я, глядя мимо нее. — Не знаю, как это случилось, вы совсем не в моем вкусе, и вы мне, в общем, не нравитесь. Я вас люблю...» Я села и прямо там, в кладовке, прочитала нынешними глазами эту позабытую повесть. И решила ее издать со всем, что в ней есть, — наивностью, провинциальностью, излишней пылкостью... Потому что сегодня — да и всегда — человеку все же явно недостает этих банальных, произносимых вечно, но всегда бьющих током слов: «Я люблю вас». Дина Рубина.»

«Там, наверху — по моему ведомству, — всегда заботились о том, чтобы я понимала смысл копейки. А поскольку от природы я — мотало, то для такого понимания приходилось меня тяжко учить. Полагаю, выдумывание принудительных работ входило в обязанности моего ангела-хранителя. Это он выписывал наряды. Пускаясь в то или иное предприятие, я всегда предчувствую, как посмотрят на дело там, наверху: потреплют снисходительно по загривку или как говаривала моя бабушка, «вломят по самые помидоры»… И некуда деться — я обязана сполна уплатить по ведомости, спущенной мне сверху, даже если невдомек мне — за что плачу». Д. Рубина.»

«Малларме утверждал, что мир существует, чтобы войти в книгу. Для меня любовь — вчера, сегодня и завтра — материал для будущей книги. И не только моя любовь, и не только любовь, а все вообще, что со мной и с миром вокруг меня происходит. Мои душа и тело, мои близкие и не близкие, мои враги, моя вселенная, короче, моя единственная жизнь вчера, сегодня и завтра — материал для будущей книги. «У художника нет личной жизни... Все его изыскания — лишь ширма, за ней же только и всего — человек, страдающий нестерпимо от того, что нет в мире места нежности». Это написал английский писатель Лоренс Даррелл в своем романе «Жюстин». Мне нечего к этому добавить». Дина Рубина.»

Только в одном чувстве человек велик и беззащитен одновременно. Только одно чувство способно заставить его совершить безумный подвиг или преступление. Только одно чувство он обожествляет, проклинает, зовет и ждет всю жизнь с исступленным упорством. Это чувство — любовь. Уж какая достанется нам в нашей единственной жизни. Любовь-вознесение. Любовь-падение. Любовь-проклятие. Любовь — тихая радость. Любовь — вечное ожидание. Просто: любовь.

«Не относитесь так серьезно к литературным текстам, это не боговдохновенная Библия. Мало ли что писателю взбредет в голову вспомнить! — Хороший писатель всегда врун в самом ослепительном смысле этого слова. К тому же я отношусь к тому роду людей, которые любят свое настоящее, а не прошлое. И детство и юность у меня были трудны. И когда все это трепетное барахло осталось в прошлом, я вздохнула полной грудью и поняла, что ничем не обязана самой себе — своим воспоминаниям, детским привязанностям, детским мечтам».