Этот роман вполне можно назвать производственным. Он — о женщинах-врачах, о женщинах топ-менеджерах, о женщинах-прелесть-каких-глупеньких и о женщинах-ужас-каких-дурах. И о мужчинах, разумеется. Куда без них? Куда без них — вралей-приспособленцев, сантехников-алкоголиков, фээсбэшников-буддистов, дальнобойщиков-подкаблучников, олигархов-мечты-каждой и без, собственно, настоящих мужчин! Хотя... Но производственным роман можно назвать вовсе не из-за наличия в нем более-менее качественных производителей. А именно из-за произведения. Из-за произведения на свет новой жизни. А на это, как известно, способна только Женщина.

«Идея «сериала» на бумаге пришла после того, как в течение года я ходила по различным студиям, продюсерским центрам и прочим подобным конторам. По их, разумеется, приглашению. Вальяжные мужички предлагали мне продать им права на экранизацию моих романов в около медицинском интерьере. Они были «готовы не поскупиться и уплатить за весь гарнитур рублей двадцать». Хотя активов, если судить по персональному прикиду и меблировке офисов, у них было явно больше, чем у приснопамятного отца Федора. Я же чувствовала себя тем самым инженером Бруксом, никак не могущим взять в толк: зачем?! Если «не корысти ради, а токмо...», дабы меня, сирую, облагодетельствовать (по их словам), то отчего же собирательная фигура вальяжных мужичков бесконечно «мелькает во всех концах дачи»? Позже в одном из крутящихся по ТВ сериалов «в интерьере» я обнаружила нисколько не изменённые куски из «Акушер-ХА!» (и не только). Затем меня пригласили поработать в качестве сценариста над проектом, не имеющим ко мне, писателю, никакого отношения. Умножив один на один, я, получив отнюдь не два, поняла, что вполне потяну «контент» «мыльной оперы»... одна. В виде серии книг. И как только я за это взялась, в моей жизни появился продюсер. Появилась. Женщина. Все-таки не зря я сделала главной героиней сериала именно женщину. Татьяну Георгиевну Мальцеву. Сильную. Умную. Взрослую. Независимую. Правда, сейчас, в «третьем сезоне», ей совсем не сладко, но плечо-то у одной из половых хромосом не обломано. И значит, все получится! И с новым назначением, и с поздней беременностью, и... с воплощением в достойный образ на экране!»

«Кафедра «А&Г» не книга «о врачах». Нет здесь боли и крови пациентов — зато есть кровь простодушной Дуси Безымянной, которая в один из дней поняла, что все свое у нее уже было, и больше ничего своего у нее не будет… Нет здесь шприцов и скальпелей — зато есть неуместный в деле родовспоможения секционный нож, предназначенный для вскрытия мертвой плоти, который в один из дней перережет петлю на шее достаточно молодой еще жизни... Это и не книга об ученых, сколько бы раз ни упоминались в ней кандидатские и докторские, степени и звания, профессора и академики. Кафедра «А&Г» — долгий разговор о людях: о любви и ненависти, об амбициях и лени, о желаниях и разочарованиях. Это словесный фарс, представление в прозе, художественная ложь. Но в ней — жизнь! А жизнь — «самое интересное расследование, потому что поиск главного подозреваемого всегда приведет вас к самим себе. К вашим рогам, вашим крыльям, вашим перинатальным матрицам и вашей собственной, самой главной науке — знанию о самом себе».»

«Сидишь прекрасной московской осенью на ступеньках в ожидании важной встречи. Мимо тебя проходят два юных балбеса влюбленные друг в друга по уши. Ей лет семнадцать. Ему — ненамного больше. Она со звериной серьезностью: «Ты любил в детстве жевать вишневую смолу?!» Он — вопросом на вопрос, смеясь: «Это тест?» Парочка проходит, и все встречи становятся неважными, потому что ожидание куда важнее. И не на ступеньках в центре Москвы ты сидишь, а на швартовочном кнехте в одесском порту, и не пятый десяток тебе, а семнадцать. Жизнь прожита, потому что всем юным известно, что в семнадцать жизнь уже прожита, прочитана как полудетский роман. Уже нанесены все самые глубокие раны, они кровоточат и причиняют острую боль. И до шрамов, затянутых каноном драматургии классицизма — триединством времени, места и действия, — еще далеко. И еще прекрасно непонимание того, что все события происходят в течение жизни, на одной и той же планете и длятся ровно от рождения до смерти… «Это тест!» — шепчешь сама себе. И единственно важным становится неотложное свидание со старой вишней на трамвайной остановке 8-й станции Черноморской дороги. Это логично, последовательно и, значит, справедливо.»